практик писал(а):
Искатель писал(а):
Насколько я помню работы классиков, при социализме сохраняются товарно-денежные отношения. А вот при коммунизме такие отношения теоретически упраздняются. Но это настолько далёкая перспектива, что я не вижу возможности сегодня теоретически описать, каким именно будет коммунизм и будет ли он вообще.
Укажите, пожалуйста, в какой работе классики писали о том, что при социализме сохраняются товарно-денежные отношений. Я имею в виду К. Маркса и Ф. Энгельса.
То, что деньги сохраняются в переходный период, было ясно не только Марксу-Энгельсу, но и всем грамотным людям. Поскольку я интересуюсь проблемами банковского дела, воспроизвожу из моих архивов материал. Источник этого материала (часть І), однако, утерян.
ПРИРОДА ДЕНЕГ В ПЕРЕХОДНУЮ ЭПОХУРубрика: Банковская система СССР
І. Общественные функции денег отпадут и будут заменены плановой организацией всей общественной экономики. Но совершенно неправильно мнение, будто бы одним только созданием «трудовых денег» или «трудовых бон» можно устранить анархию производства и противоречия классов. На этой ложной точке зрения стоят социалисты-утописты. Они выдвигали проекты и совершали опыты «справедливой организации обмена» по принципу: «право рабочего на полный продукт его труда». Они считали, что эксплуатация рабочих проистекает «от денежной власти» капиталистов, и надеялись эту власть побороть без всякого насилия, просто путем замены существующих денег новыми так называемыми «трудовыми деньгами». В этих целях они предлагали трудящимся объединиться для организации обмена продуктов без посредничества капиталистов и на основе равенства трудовых затрат. Такие идеи выдвигались в течение XIX в. целым рядом социалистов-утопистов, как например Грэем, Брэем, Оуэном, Прудоном и др. На основе этих идей предпринимались также и практические шаги организации справедливого обмена путем учреждения «меновых банков». Эти банки должны были определять количество общественного труда, затраченного на те или иные продукты, и, принимая их на свои склады, выдавать производителям «трудовые боны» или «трудовые деньги». Таким путем устанавливалась «трудовая ценность» продуктов, и каждый мог получить из магазинов и банков по своему «трудовому бону» какие угодно продукты на то количество часов труда, которое было в нем указано.
Эти проекты и опыты очень похожи друг на друга и также одинаково плачевны были их результаты. Чтобы показать, как обычно происходило дело, достаточно познакомиться с опытом знаменитого Роберта Оуэна в Англии. В 1832 г. Оуэн обратился к широкой публике от имени «Института справедливого обмена трудящихся классов» с предложением организовать обмен таким образом, чтобы каждый «отдавал свою ценность, выраженную в труде, за равную ценность, выраженную в труде, без посредства денег». Вскоре этот «Институт» начал функционировать. Каждый участник этого учреждения приносил на специальный склад свой продукт и получал «трудовой бон», на котором было обозначено затраченное на данный продукт число часов «общественно-необходимого труда». Эти часы устанавливались специальными оценщиками-калькуляторами. На трудовой бон можно было получить любые продукты, имевшиеся на складе на сумму трудовых часов, указанных в боне.. За посредничество в обмене это учреждение взимало некоторый фиксированный процент с каждой операции. В первое время эти склады, называвшиеся «базарами», имели большой успех. «Базары» были организованы в Лондоне и в других городах. Но через несколько лет вся эта затея лопнула, так как производство товаров непосредственно не регулировалось и по-прежнему оставалось анархическим, а «Институт» принимал все продукты, на которые затрачен труд. Вскоре же склады оказались переполненными неходкими и ненужными для рынка товарами,—товары же, которые были в спросе, можно было более выгодно продавать на рынке, и не было смысла приносить их в учреждение Оуэна, чтобы получить за них столько же часов труда, сколько и за неходкие товары. Кроме того условия производства отдельных товаров менялись, а оценщики, не имея никакой возможности это установить, сохраняли прежнюю норму «общественно-необходимого труда». Таким образом, из «справедливого обмена» Оуэна должен был получиться совершенно «несправедливый обмен», покоящийся на произвольных расчетах оценщиков, поскольку последние не имели фактически никакой возможности учесть ни условия производства, ни общественные потребности, с которыми должен считаться каждый производитель. Это достижимо только при всеобщей плановой организации общественного производства. А эта последняя недостижима до тех пор, пока существует частная собственность на средства производства
Все опыты организации «справедливого обмена» ни к чему не привели, потому что нельзя организовать обмен без организации производства. Если же отсутствует плановая общественная организация производства, то «равновесие» между отраслями производства и производством и потреблением может осуществляться только через рынок, через колебание цен (цены на избыточные товары падают, на недостаточные растут и этим вызывают соответствующий перелив труда из одних отраслей в другие); цена же, как мы уже знаем, есть не что иное, как выражение стоимости товаров в одном определенном товаре—деньгах. Следовательно, поскольку существует рынок, и производство регулируется не сознательно, а стихийно, постольку необходимо существование денег. И наоборот, поскольку отсутствует рынок и производство и распределение организованы центральным органом общества, постольку не существует ни товара, пи его цены, и следовательно нет надобности в деньгах, как средстве рыночного выражения стоимости товаров и средстве стихийно рыночного обмена.
Современный социалист-утопист Сильвио Гезелль считает, что можно таким образом регулировать денежное обращение, чтобы сохранить преимущества частного производства и частного обмена и вместе с тем устранить противоречия капитализма: классовую эксплуатацию, кризисы и. безработицу. Его ошибка в том, что он видит все зло современною капиталистического общества в деньгах или денежной монополии, но отнюдь не в классовой монополии капиталистов на средства производства (откуда в действительности проистекает эксплуатация трудящихся). Чего стоит, например, его рассуждение о том, что кризисы проистекают от недостатка денег, и что поэтому достаточно выпускать необходимое количество денег, чтобы никогда не было никакой задержки в сбыте, а если так, значит, невозможна и безработица, и низкая заработная плата, поскольку денежный спрос на товары всегда будет достаточным. В этих целях он предлагает полностью отменить металлические деньги и выпускать бумажные деньги в таком количестве, чтобы все, что произведено, могло быть продано. Наивность этого взгляда очевидна для всякого. Кризисы проистекают из от недостатка денег, а от анархии производства, а эксплуатация рабочих не от «денежной власти», но от монополии капиталистов на средства производства. И без устранения того и другого социализм построить нельзя. То, что предлагает Гезелль, есть не что иное, как инфляция, ибо он как раз рекомендует для предотвращения кризисов выпускать деньги для продажи товаров, ненужных для общества, а следовательно ненужных и для обращения. Всякий же выпуск денег сверх потребностей обращения приводит к инфляции, а от инфляции больше всего страдает рабочий класс, идеологом которого считает себя Силъвио Гезелль. Гезелль проявляет полнейшее непонимание сущности денег, ибо он считает, что бумажные деньги совершенно устраняют необходимость металлических денег. Но это совершенно ложный взгляд, ибо основную функцию денег— мерила стоимости бумажные деньги не выполняют. Те проекты организации денежного обращения, которые в национальном и даже мировом масштабе предлагали Гезелль и его «Лига», можно рассматривать как один из способов отвлечь рабочий класс от революционной борьбы.
Но нужны ли деньги в переходной от капитализма к коммунизму экономической системе, каковой являлась экономическая система СССР. В экономической системе СССР имелись элементы как социалистического, так и капиталистического общества и докапиталистических хозяйственных форм.
Экономический строй СССР, как утверждал Ленин, при наличии пестрого сочетания различных социально-экономических укладов, СССР все же является единой хозяйственной системой.
В чем единство нашей хозяйственной системы? Оно заключается в том, что наша система в целом является планово регулируемой в товарно-денежной форме. Но ведь товарно-денежная форма хозяйства является необходимой для бесплановой, стихийно-регулируемой хозяйственной системы, следовательно, товарно-денежная форма отрицает плановое регулирование. И обратно: плановое регулирование отрицает стихийную, бесплановую товарно-денежную форму.
Конечно, это противоречие нашей системы в конечном счете должно быть разрешено в ту или иную сторону. Действительность показывает, что это противоречие имеет вполне определившуюся тенденцию быть разрешенным в сторону победы обобществленного сектора и, следовательно, планового начала. Полная победа планового начала означает устранение товарно-денежной формы, которая необходима лишь постольку и до тех пор, пока частные хозяйства еще остаются необходимыми и пока еще неустраненными элементами нашей хозяйственной системы. Частные же хозяйства порождают капиталистические отношения, и следовательно классовую борьбу.
Итак, тенденция развития нашей хозяйственной системы заключается в превращении ее, через выкорчевывание корней капитализма и обобществление мелких хозяйств, из планово-регулируемой в товарно-денежной форме в систему, планово-регулируемую без посредства товарно-денежной формы, т. е. в социалистическую систему.
И оценивать роль денег в нашей хозяйственной системе без учета этой тенденции ни в коем случае нельзя. К переходной от капитализма к социализму экономической системе необходимо подходить не статически (т. е. как к неподвижной системе), но динамически (т. е. как к непрерывно меняющейся системе).
В соответствии с данной выше общей характеристикой нашей хозяйственной системы должен быть решен вопрос о природе и функциях денег в СССР. Здесь легко впасть в двоякого рода ошибки.
Одни экономисты, исходя из факта наличия денег и их необходимости для хозяйственной системы СССР, прямо переносят общие законы денег и денежного обращения в капиталистическом обществе на нашу хозяйственную систему. Они «просто» характеризуют нашу денежную систему как одну из разновидностей капиталистических денежных систем.
Другие, исходя из факта планового регулирования всей нашей хозяйственной системы в целом, считают, что наши деньги уже совеем не деньги, но квитанции на распределяемую центральными органами общественную продукцию.
Обе эти точки зрения, противоречащие друг другу, одинаково ошибочны. Как номинализм и металлизм отражают собой, как мы показали, противоречия, присущие самим деньгам, так и две изложенные точки зрения отражают внутреннюю противоречивость, присущую деньгам в переходной хозяйственной системе.
Деньги в переходный период уже не деньги в капиталистическом смысле, ибо они не могут не претерпеть существенных изменений под воздействием всеобщего планово-регулирующего начала нашей хозяйственной системы. Но, с другой стороны, деньги в переходный период еще не квитанции на планово-распределяемый общественный продукт, ибо наша система еще не свободна от стихийно-рыночного начала, которое до известной степени противодействует плановому регулированию.
Итак, в самой общей форме на вопрос о природе денег в переходную эпоху можно ответить так: поскольку в течение этой эпохи происходит процесс ликвидации капиталистических отношений и стихийно-рыночных товарных связей и замена этих последних планово-организованным производством и распределением продуктов, постольку постепенно отмирает категория денег.
Чем дальше продвигаются процесс вытеснения стихийно-рыночных отношений и строительство социализма, тем больше деньги лишаются своей стихийно-рыночной «души», тем больше ограничиваются и лишаются своего значения функции, присущие деньгам.
В самом начале нэпа рост материальных элементов нашей хозяйственной системы происходил в связи и на основе товарно-рыночных отношений. Но развертывание товарно-рыночных отношений, означает вместе с тем и процесс развития денег.
Развитые рыночные отношения не могут существовать в форме непосредственного безденежного продуктообмена, т. е. в простой или ‘случайной форме стоимости. Всеобщность рыночных отношений может быть достигнута лишь тогда и постольку, когда и поскольку за одним определенным товаром монополизируется роль всеобщего эквивалента. Поэтому уже в начале нэпа стала ощущаться настоятельная необходимость в деньгах как всеобщем эквиваленте, как всеобщей форме стоимости всего бесконечного разнообразия товаров, производимых в обществе.
Внедрение в обращение червонца, имевшего сравнительно твердую связь с золотом, создало базу для энергичного развертывания процесса денатурализации нашего хозяйства и восстановления разрушенного империалистической и гражданской войной народного хозяйства. Завершение денежной реформы в 1924 г. означало восстановление роли денег в нашем хозяйстве, а действительными деньгами, представителями которых были червонцы и казбилеты, являлось, как мы показали в XV главе, именно золото.
Сохранив в своих руках командные экономические высоты и огромные материальные ресурсы, пролетарское государство в период проведения денежной реформы в 1924 г. проявило огромную способность регулирования рынка (товарная и валютная интервенции). Устойчивость бумажной валюты была достигнута в значительной мере именно благодаря этим мерам. В этих мероприятиях, которые выражались не в чем ином, как в закреплении определенной покупательской силы и курса рубля, заключалось ограничение стихийно-рыночных отношений и, следовательно, ограничение роли самих денег. В этом специфическая особенность денежной реформы в СССР в отличие от денежных реформ, проведенных в течение этого периода буржуазными государствами.
Если «валютная интервенция», т. е. воздействие на курс новой бумажной валюты путем покупки-продажи золота и инвалюты, применялась и буржуазными государствами при проведении денежных реформ, то товарная интервенция и централизованное регулирование цен были специфически советским методом проведения денежной реформы.
И именно этот недоступный для буржуазных государств метод, несмотря на отсутствие достаточно большого золотого запаса и несмотря на наличие бюджетного дефицита, обеспечил успех нашей денежной реформы.
Но этот метод вытекал из всего существа нашей экономики, в которой почти вся промышленность, транспорт и внешняя торговля обобществлены и управляются единым центром. Конечно, эта специфическая особенность нашей денежной реформы осталась непонятой буржуазными экономистами, ибо они не могли отдать себе отчет в особенностях всего строя нашей экономики.
Таким образом, при проведении денежной реформы обобществленный сектор достаточно энергично проявил свою способность регулирования рынка, а вместе с тем свое регулирующее влияние на все народное хозяйство СССР.
Денежные функции уже тогда находились под воздействием регулирующего влияния обобществленного сектора, а в этом сказалась еще не отмена, но уже ограничение роли денег в переходной экономике, и в скрытой форме начало уничтожения самих денег.
Как известно, дальнейший рост производительных сил был связан с двумя явлениями: а) прогрессивным падением удельного веса частнохозяйственного сектора, б) ростом планирования непосредственно-обобществленного сектора и через него всего народного хозяйства в целом.
Развитие этих тенденций, достигшее со временем уже высокой ступени, означало вместе с тем все большее ограничение стихийно-рыночных элементов во всей хозяйственной системе СССР, и вместе с тем ограничение специальных функций денег.
Деньги лишь постольку могут проявлять полностью свои функции мерила стоимости и средства обращения, поскольку существует свободный рынок. Золото как мерило стоимости имеет смысл лишь постольку, поскольку все товаропроизводители непосредственно через рынок приравнивают стоимости своих товаров к стоимости золота и таким образом устанавливаются рыночные цены. Между тем в рассматриваемых условиях цены наиважнейших товаров устанавливаются отнюдь не рынком, но центральными органами обобществленного сектора. Цены товаров, проходящих через государственный и кооперативный торговый аппарат, отнюдь не колеблются под воздействием спроса-предложения.
Ни в коем случае нельзя сказать, что деньги на рассматриваемом этапе развития переходной системы полностью или в «чистом» виде выполняюли функцию мерила стоимости. Равным образом нельзя сказать обратного, а именно, что функция мерила стоимости абсолютно лишена всякого значения в хозяйстве СССР. С одной стороны, налицо огромной важности факт — 80% всей товарной продукции СССР проходит через обобществленный сектор, а цены на эту продукцию устанавливаются центральными органами отнюдь не на том уровне, на котором они установились бы при свободном действии закона стоимости и механизма спроса-предложения, следовательно при свободном действии функции денег как мерила стоимости.
При таких условиях деньги как мерило стоимости зажимаются в тиски единого планового регулятора: цены и деньги как мерило стоимости по существу все больше играют лишь подчиненную роль для плана; цены и деньги все более становятся тем, что не свойственно им от природы (и противоречит их существу), а именно служат формой проявления планового регулирования и в этом смысле деньги перестают быть деньгами.
Но не следует забывать, что хозяйственная система СССР в целом находилась в капиталистическом окружении и выступала на мировом рынке в качестве покупателя и продавца товаров. А на мировом рынке мерилом стоимости являлись тогда деньги — золото.
С другой стороны, борьба частного сектора с обобществленным внутри страны выражается в том, что частный сектор нередко пытается нарушить систему цен, установленную планово-регулирующими органами, и в этих попытках проявляется стремление вернуть стоимости — деньгам — спросу и предложению их регулирующие функции. И хотя развитие нашей хозяйственной системы в целом подчинялось единому плановому регулятору, однако эта борьба говорит о том, что денежные функции еще пытаются противостоять плановым функциям, еще не абсолютно подчиненным этим последним.
Итак, мы приходим к выводу, что по отношению ко всей нашей хозяйственной системе в целом деньги и являлись и не являлись мерилом стоимости. Они уже далеко не всеобщее мерило стоимости, но еще не лишены целиком этой функции, и следовательно еще не являются просто условными номинальными счетными единицами. Таковыми они будут лишь тогда, когда вся общественная продукция будет проходить через централизованное и плановое распределение продуктов.
То же следует сказать и о функции средства обращения, которая неразрывно связана с функцией мерила стоимости. Мы знаем, что товаропроизводитель, выражая стоимость данного товара в стоимости золота, тем самым выражает частный труд в своей противоположности — единицах общественного труда. Но это выражение еще должно быть признано обществом и это признание осуществляется на рынке при продаже товара.
Деньги как средство обращения разрешают это противоречие между частным и общественным трудом. Но значительная часть продукции СССР выступает с самого начала как результат обобществленного труда и следовательно на этом участке отпадает противоречие между частным и общественным трудом.
Принципиальное значение системы «заборных книжек» лежит в признаке планового распределения. Основные продукты — хлеб, масло, мясо и пр. — нельзя получить из государственных и кооперативных продмагов только за «деньги», но обязательно нужно предъявить и соответствующей талон заборной книжки. Следовательно хлеб и пр. не «продается», но распределяется, причем в качестве распределительного ордера выступает талон заборной книжки плюс определенная твердо установленная сумма денежных знаков. И совершенно правильно, что у нас «в противоположность капиталистическому хозяйству может оказаться легче превратить товар в деньги, чем деньги в товар», так как деньги сами по себе еще не дают абсолютного права требования на «товары».
Но лишение денег в рамках обобществленного сектора функциональной роли средств обращения в капиталистическом смысле этого слова имеет силу не только по отношению к так называемым дефицитным товарам, распределяемым по заборным книжкам, но также и по отношению ко всей прочей продукции, реализуемой через государственный и кооперативный «торговый» аппарат. Ведь цена является твердой, установленной не рынком, но плановыми органами, а продажа товара за деньги в точном смысле означает продажу по цене, установленной рынком.
В этом отношении весьма характерно постановление ЦК ВКП (б) от 26 августа 1929 г. о новых задачах контрактации посевов. Это постановление говорит о введении «планового продуктообмена с деревней» путем договоров между крестьянскими объединениями и государством, согласно которым крестьяне сдают государству хлеб по фиксированным ценам, а государство также по заранее установленным ценам снабжает крестьянство средствами производства и средствами потребления. Реализация этих договоров конечно будет означать замену стихийно-рыночного обмена непосредственным продуктообменом, при котором выпадают деньги как средства обращения.
Однако означает ли все сказанное о средствах обращения, что вообще, т. е. для всей хозяйственной системы СССР, деньги абсолютно лишены своей функции средства обращения? Этого ни в коем случае нельзя сказать так же, как и о функции мерила стоимости и по тем же основаниям.
Следовательно, и в этой функции отчетливо проявляется двойственный, переходный и противоречивый характер наших денег. Они еще не являются целиком ордерами на продукты, но уже не служат в полной мере средствами обращения для всей хозяйственной системы, ибо огромная часть продукции уже не «обращается», но распределяется.
Та же двойственная природа денег в переходном хозяйстве имеет силу и по отношению к прочим функциям денег как сокровища, мировых денег и платежного средства.
В частном секторе функция сокровища именно теперь приобретает огромное значение. Поскольку социальными условиями чрезвычайно ограничена возможность капиталистического накопления, т. е. превращения денег в производительный капитал, постольку усиливается жажда скопления сокровищ. Уходя из производства и торговли, частный капитал стремится унести с собой как можно больше звонкого металла в качестве сокровища. Но эта же функция имеет значение также и для обобществленного сектора, поскольку этот последний как организованная единица выступает на мировом рынке. В отличие от капитализма накопление золотых сокровищ в центральном банке СССР не имеет никакого отношения к внутреннему обращению. Эти золотые резервы не являются также централизованным сокровищем частных лиц (ср. «систему единого резерва» Англии в гл. XXX), но целиком и полностью принадлежат государству и являются для него не чем иным, как резервом мировых платежных и покупательских средств.
Таким образом, если функциональная роль сокровища как регулятора денежного обращения внутри страны полностью отпала в СССР, то поскольку остаются частнохозяйственный сектор внутри страны и связи обобществленного сектора с мировым капитализмом, постольку золото еще не утратило окончательно своих функций сокровища и мировых денег. Отсюда, между прочим, и необходимость сохранения и дальнейшего развития огосударствленной золотопромышленности в СССР и необходимость накопления золотых фондов Госбанком СССР как резерва, который всегда можно реализовать на мировом рынке, где именно золото является всеобщим эквивалентом.
Наконец и функция платежного средства внутри страны лишается в рамках обобществленного сектора и в организованном продуктообмене этого последнего с частным сектором своего истинного значения. Деньги в этой сфере выступают не как платежное средство,, т. е. не как воплощение всеобщего эквивалента-золота, но просто как расчетный знак между отдельными частями обобществленного сектора. С другой стороны, поскольку в указанных выше рамках сохраняется значение функции средства обращения, постольку в тех случаях, когда платеж за товар отсрочивается, или осуществляются денежно-кредитные отношения, имеет действительную силу и функция платежного средства.
Мы показали, что в решающих сферах народного хозяйства СССР деньги не являются выражением общественных отношений самостоятельных товаропроизводителей, связанных между собой через стихию свободного рынка: поэтому в целом по отношению ко всей экономике СССР можно сказать, что они уже не деньги в истинном смысле этого слова. Но поскольку еще не закончена борьба плана и стихии, постольку нельзя сказать, что деньги полностью превращены в социалистические распределительные талоны, расчетные знаки или трудовые боны.
Наши деньги по существу, т. е. по своей социальной природе уже не деньги, но еще не расчетные знаки. С этого мы начали, установив общую особенность нашей экономики, и этим же мы закончили конкретное рассмотрение отдельных денежных функций.
Двойственность их природы отражает собою то противоречие основных элементов, которое имеет место в единстве — переходной системе хозяйства.
Противоречия этой последней находят свое выражение в деньгах.
Наш червонец заключает в себе противоречие денег и расчетных знаков. Но за деньгами скрыта рыночная стихия, за расчетными знаками — плановое производство и распределение. Следовательно, противоречие нашего червонца отражает собою не что иное, как противоречие плана и стихии, т. е. основное противоречие переходной системы.
Конечно, это противоречие не может не быть разрешено в ту или другую сторону. Победа рыночной стихии означала бы торжество денег в их основных функциях; окончательная победа плана — полную ликвидацию денег. Тенденция развития нашего хозяйства вполне отчетливо говорит именно о втором пути разрешения этого противоречия. Это противоречие разрешается лишь путем борьбы, но не мирного «перерастания» одного элемента в другой, в данном случае товарного хозяйства в социалистическое. Говорить при таких условиях, что от денег как таковых уже ничего не осталось в хозяйстве СССР, — это значит переоценивать роль плана и недооценивать роль частнохозяйственной стихии; это значит—подменять закономерности переходной системы хозяйства закономерностями полностью организованного общества.
Поэтому и до сих пор, имеет силу тот пункт программы РКП, принятой в марте 1919 г., который гласит: «пока еще не организованы полностью коммунистическое производство и распределение продуктов, уничтожение денег представляется невозможным». Все те, кто видят в наших деньгах только какую-либо одну сторону присущего им противоречия, тем самым подменяют законы переходного хозяйства либо законами капитализма, либо — социализма. Но наша экономическая система не является ни капиталистической, ни социалистической, и наши деньги не являются ни истинными деньгами, ни социалистическими ордерами, но те и другие составляют два полюса противоречия, присущего нашим деньгам.
ІІ. Итак, господа, социалистические “деньги” и “цены” – и не деньги и не цены вовсе. Слова-то те же. Но смысл их – совершенно иной, измененный до неузнаваемости.
Деньги в рыночной экономике становятся деньгами, участвуя в свободном рыночном обороте в качестве “всеобщего эквивалента”, а цены на товары, услуги, труд, заемный капитал, устанавливаются исходя из баланса спроса и предложения
Социалистические “цены”, напротив, не формировались рынком, а “рассчитывались” специальной организацией: Государственным комитетом по ценам.
В основе этого расчета лежала завиральная идея советских экономистов, что цена определяется “количеством и качеством труда”. Эта “идея” была усеченным тезисом, восходящим к Адаму Смиту, но наиболее полно разработанным К.Марксом: “цена определяется качеством и количеством общественно-полезного труда”.
Всего-то и опущено одно слово: “общественно-полезного”. А как меняется смысл! –Маркс, в отличие от своих полуграмотных последователей, кое-что в экономике понимал. Поэтому утверждал, что “общественная полезность труда” определяется свободным рынком.
Рыночная цена продукта совершенно не зависит от того, сколько ты потел при его производстве, много или мало? – Другими словами, она никоим образом не зависит от себестоимости, только от спроса и предложения: больше спрос при данном предложении цена будет выше. Меньше спрос – ниже.
Себестоимость в условиях рынка определяет не цену, а нечто иное. Она определяет выгодно или не выгодно и насколько выгодно выпускать данный товар или производить данную услугу при заданном рынком уровне цен.
Если себестоимость оказывается выше цены, установленной рынком, то выпускать товар или предоставлять услугу оказывается невыгодно, производство сворачивается, а предложение уменьшается до тех пор, пока на рынке не останутся только те производители, у которых себестоимость продукции ниже рыночной цены. Если же себестоимость и так ниже цены, то выигрывает больше тот, у кого себестоимость ниже. В пределе, в полностью равновесной экономике рентабельность равна нулю, то есть когда рыночная цена сравнивается с себестоимостью. Но тем не менее это всего лишь равенство двух совершенно независимых величин, которые в общем случае совершенно не обязаны равняться друг другу и в реальной экономике никогда не сравниваются.
Этот очевиднейший механизм работы рынка разобран до деталей в первом томе “Капитала” К.Маркса. К сожалению, и через двадцать лет после начала перехода от социализма к капитализму не все советские бухгалтеры усвоили эту азбучную истину.
Слово “общественно-полезные” советскими марксистами было опущено в максиме Маркса совершенно не случайно. Дело в том, что весь смысл планового социализма в том и состоял, чтобы не допускать рынка. Следовательно, повисала в воздухе и оценка общественной полезности труда.
Функцию рынка брало на себя социалистическое государство, которое и определяло, согласно идее планового хозяйства, что и насколько полезно, а что – нет. Автоматически от решения этого вопроса население, голосующее в странах с рыночной экономикой за тот или иной продукт своим долларом или йеной, полностью отстранялось. Оценка же общественной полезности труда – то есть цен и зарплат, - естественным образом оказывался в руках чиновников представляющих государство.
Исходно, “предельный социализм” предполагал вообще натуральное распределение благ. Карточки с нормами отпуска продуктов – высшая форма такого социализма. Активные дискуссии по этому поводу шли в СССР еще в 20-е годы прошлого столетия.
Карточная система, однако, способна работать только при предельно упрощенном потреблении, когда есть просто хлеб, просто сыр, просто масло, просто обувь, просто одежда. Идеальный социализм идеально отражен в шуточном рекламном объявлении конца 80-х: “Есть еда. 2 рубля за килограмм”.
Иными словами, “предельный социализм” не допускает разнообразия. Он с ним просто не справляется.
Если хлеба двадцать видов, сыра – сорок, мяса – несколько десятков, женских кофточек – тысячи, и так далее, - никаких карточек не хватит, чтобы это разнообразие учесть. Не может же человек носить собой “библиотеку” талонов на все случаи жизни.
При наличии минимально широкого ассортимента товаров нужны если не деньги, то хотя бы их суррогат – если, угодно, - универсальные “трудовые расписки”, оставляющие некоторую свободу выбора за потребителем (именно потребителем, а не покупателем, так как “торговаться”, в отличие от покупателя, такой потребитель не может). Советские “трудовые деньги” и есть такие расписки.
Но как определить, чего и сколько может человек получить за свою “трудовую расписку”, если рынка нет? – Значит “цены” нужно рассчитывать. Как? - Разумеется, из “общих трудозатрат”, как и следует из идеи связи цены и трудовых затрат. Последние же выражаются в себестоимости продукции или услуги. Так, собственно, и делали.
В результате, “цены” в единицах “универсальных трудовых расписках” оказывались практически произвольными, а “затратный расчет” цен и зарплат деформировал экономику. Получалось, чем больше ты потел, тем больше “заработал”, вне зависимости от общественной полезности пролитого пота, которая так и оставалась неоцененной.
Социалистическая система автоматически и по тем же причинам предполагала, наряду с “трудовыми универсальными расписками” и “промышленные универсальные расписки”. Они позволяли предприятиям выбирать средства производства подобно тому, как работники выбирали себе предметы потребления, отоваривая “трудовые расписки”.
Смешивать эти два вида “расписок” было нельзя, так как работник не должен был приобретать за “трудовые расписки” средства производства (иначе он тут же превратился бы в капиталиста), а предприятие за свои “промышленные расписки”, очевидно, не должно было приобретать предметы потребления.
Так в стране оказалось два вида “расписок”, совершенно не связанных между собой и исключительно в целях удобства названных одним словом “рубль” - это были “безналичные” и “наличные” рубли. Разумеется, возникли и столь же не связанные между собой и искусственно назначаемые “цены” на средства производства и предметы потребления и, одновременно, искусственные “курсы” этих псевдо-денег относительно валют развитых стран, живущих в условиях рынка – одни для “промышленных расписок” - безналичных рублей, другие для “трудовых расписок” - наличных рублей. Иными словами, социалистические псевдо-деньги представляли собой “идеально неконвертируемые бумаги”, неконвертируемые даже внутри страны. Процесс конвертации безналичных денег в наличные начался в последние перестроечные годы, когда на каждом предприятии был создан «профильный» кооператив, и обернулся резким скачком инфляции, пардон дефицита.
Но законы рынка объективны («учение Маркса всесильно, потому что верно», а в «Капитале» про них много написано, кто тут на Карла бочку катит?) и они работали и при такой изуродованной системе, только реагировала советская торговля не ростом или снижением цен, а дефицитом на одни товары, и залежами на складах других.
Так был ли при Советах рынок? Был.
Во-первых, был «рынок колхозный», на территории которого рыночные отношения имели место быть, был рынок чёрный, от колхозного он отличался только тем, что товары там крутились запрещённые государством к свободной реализации. Это, прежде всего товары промышленного производства, как отечественные, так и импортные. Но особенно ревностно государство относилось к обороту «настоящих денег» - золота и валюты, за них даже статья была отдельная, более жёсткая по доказательной базе, а по строгости наказания валютные операции приравнивались к убийству. Причём, едва попав в «естественные» условия “трудовые расписки” становились нормальными деньгами, и рыночные механизмы запускались согласно всем канонам экономической науки, но, только в пределах «заповедника» (точнее резервации). И тут нет ни какого парадокса, деньгами может быть любой предмет, принимаемый обществом как средство платежа, «жидкая валюта» - водка например, хлебные карточки во время войны…..
Во-вторых, был рынок внешний. Государство на внешнем рынке играло по нормальным рыночным правилам, ибо там проклятые капиталисты, а сними «по-человечески» не договоришься.
http://yablor.ru/blogs/sssr-kak-eto-bil ... mi/2166290В.К.
Вход
Регистрация
Правила форума
FAQ
Поиск
